Между нами, девочками - Страница 4

Но вообще-то Славику и его папаше более всего хотелось смыться с дачи, на которой живут инфицированные сумасшедшие и школьницы на сносях. Не уехали потому, что Лиза перед ними только что на пузе не плясала.

Спать их положили в той комнате, где я предыдущую ночь провела. Лиза в другой комнате, а я между ними на веранде. Лиза пять раз попросила форточку не закрывать, предупредила, что котики придут.

Славик нахально хихикал, но потом ему было не до смеха. По-хорошему, пацану можно было посочувствовать. Я сама чуть от страха не свихнулась прошлой ночью.

Представьте декорации. Деревенское окно, полная луна как большое серебряное блюдо, тени деревьев колышутся. И тут появляется нечистая сила — силуэт громадного котяры, ну вылитый черт. Он бесшумно запрыгивает на форточку, секунду пережидает и летит вниз. Следом второй черт тем же манером в дом залетает.

Для надежности я Славикову раскладушку под окно поставила, чтобы Гриша и Федя прямо на него приземлялись.

Славик заорал басом, а потом на фальцет сбился. Некоторое время он в темноте бесновался и, видно, на котов наступал — те орали как резаные. Что-то у них падало, грохотало. Затем все на веранду вывалились. Я быстренько свет включила. Родион Сергеевич в ситцевых трусах семейных, Славик в белых трикотажных на резинке. Отец пытается сына поймать, а тот носится кругами и вопит:

— Духи ее мертвых братьев!

Лиза из своей комнаты выскочила в ночной рубашке с оборками, вроде бабушкиного платья Мальвинского.

— Что случилось? Это же мои котики, я вам говорила.

— Нет! — голосит Славик. — Все знаю! Ты своих братьев в ванной утопила. А теперь они приходят!

— Сыночек! — умоляет Родион Сергеевич. — Успокойся, тебя никто не обидит!

Все орут и бегают по веранде, включая котов, у которых шерсть дыбом. Я стою на топчане, прижавшись спиной к деревянной стене. Ну и представление!

Лиза ухитряется схватить не то Федю, не то Гришу, но кот вырывается и раздирает ей плечо. Родион Сергеевич от этой царапины шарахается, как от язвы прокаженного.

— Не подходи ко мне! — кричит.

— Папа, я боюсь! — блажит Славик.

— Господи! — чуть не плачет Лиза. — Какой кошмар! Что с вами?

И никто не стоит на месте, только коты на шторы запрыгнули и висят на них, точно большие летучие мыши.

Я соскакиваю с наблюдательного пункта и подбегаю к емкостям с запасной водой. Хватаю одно за другим ведра и выливаю на головы пробегающих мимо.

Взмокнув, они носиться перестали. Славик рыдает в голос, терзая свой нехрупкий красный нос:

— Папа, увези меня отсюда, пожалуйста!

— Да, сыночек! Немедленно! Ноги здесь моей… Родион Сергеевич явно хотел прямо без штанов запрыгнуть в машину и дать деру. Но одумался и с рекордной скоростью собрал манатки.

Когда они уехали, Лиза переоделась в сухое, и мы вместе вытерли лужи на полу.

— Тебе не показалось, — спросила она, — что Родя и мальчик немного не в себе?

— Еще как показалось! У обоих крыша съехала и на боку застряла. Ты судьбу благодарить должна, что навек с ними не связалась.

Мы вскипятили самовар и выпили чаю с вареньем. Я трещала без умолку, описывая Лизе радужные перспективы отношений с разведенными отцами ее воспитанников. Она тяжело вздыхала и согласно кивала — без видимого энтузиазма.

На следующий день за мной приехала бабушка. Население дачного поселка высыпало из домов. Было на что смотреть. Когда мы с бабулей идем по улице, на нее все оглядываются. Вы знаете московскую толпу: взвод манекенщиц продефилирует — никто глазом не поведет. А мою бабулю не пропустят. Невысокая, худенькая, на шпильках, в светлых брючках и легкомысленной маечке, с одуванчиком кипенно-седых волос (не забыть уточнить у нее, что такое «кипенно» — встречается у древних писателей), моя бабуля похожа на маленький белый кораблик в бурных и темных водах.

Я могу бесконечно ее описывать, но по правде дачники бросили завтракать и повыскакивали на крыльцо, привлеченные скорее громкой автоматной очередью. Бабушкиному драндулету, переименованному из плебейского «Москвича» в благозвучного «Московитянина», лет больше, чем мне. Его много раз ремонтировали, но одну деталь он стойко отвергает, как инородную, а именно — выхлопную трубу. Поставят новую, а через месяц она прогорает и отваливается. Бабуля махнула на трубу рукой и решила: «Московитянину» не нравится, когда ему затыкают рот. Да, это не аналог рта, отверстие скорее выходное, чем входное. Но всякий имеет право говорить в полный голос!» И бабуля гоняет без выхлопной трубы, пугая собак и мирных обывателей. Лиза, увидев (сначала услышав) мою бабушку, слегка оробела. А потом исполнила традиционный номер под названием: «Ах, как внучка на вас похожа!»

— Если учесть, — отвечает бабуля, — что ее отцу я не родная мама, а мачеха от второго брака, то наше сходство вполне понятно.

Лиза беспомощно на меня уставилась. Я быстро объяснила ей наши запутанные семейные связи. Бабушка была замужем три раза. По нисходящей: за доктором наук, за кандидатом наук и за автогонщиком. Когда кандидат наук, мой родной дедушка, уходил к своей аспирантке, он хотел забрать моего папу. Но бабуля легла на пороге и сказала, пусть из нее делают труп. Мой семилетний папа подошел и лег рядом.

Кажется, все просто изложила. Однако Лиза смотрела на меня так, будто я «Сагу о Форсайтах» в пять предложений втиснула.

Бабуля проинспектировала не обширные, но аккуратные Лизины дачные угодья.

— Весьма мило, — похвалила и тут же сделала замечание: — Не хватает изюминки, яркого штриха. Например, клумбы с экзотическими цветами. Знаете, есть такие, на драных петухов похожие. Или дерева с оригинальной стрижкой, под…